Под покровом ночи [litres] - Элизабет Гаскелл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В суматохе и волнениях Элеонора забыла даже поинтересоваться, где Ральф – по-прежнему ли в доме священника, все ли еще в Хэмли? И только вечером, когда прибыл доктор Мур, она узнала, что утром Ральф сел в почтовый дилижанс до Лондона: доктор сам видел, как молодой человек занял место в карете, и нарочно обмолвился об этом, полагая, что упоминание имени мистера Корбета немного подбодрит и утешит хрупкую девушку, которой предстояла бессонная ночь у постели отца. Мисс Монро незаметно вышла вслед за доктором и попросила его впредь не касаться этой темы. Гувернантка обливалась горючими слезами (Элеонора так плакать никогда не умела), жалея свою покинутую любимицу, хотя женская гордость заставляла ее попутно внушать доктору мысль, будто Элеонора сама приняла решение порвать с ухажером – и правильно сделала, он ей совсем не пара, какой-то адвокатишка без гроша в кармане и с весьма туманным будущим. За мисс Монро водился один грех, свойственный многим добросердечным людям: когда кто-нибудь, кого они мечтали бы вознести на пьедестал, не оправдывает их надежд, они ударяются в другую крайность и начинают принижать его достоинства. Но доктор Мур слишком хорошо знал Элеонору, чтобы принять слова мисс Монро за чистую монету. Эта юная особа никогда не поставила бы во главу угла корыстный интерес и тем крепче держалась бы за своего избранника, чем больше невзгод и неудач возникало бы у него на пути. Нет! Очевидно, между влюбленными пробежала черная кошка, и более неподходящее для этого время трудно было бы представить.
Еще до того, как расцвели июньские розы, мистер Уилкинс сошел в могилу. Свою дочь, согласно давнему завещанию, он вверил заботам мистера Несса. Однако мистер Несс слег с ревматической лихорадкой, которая настигла его во время пасхальной рыбалки, и прочно застрял на постоялом дворе в валлийской деревушке. После перенесенного удара рассудок мистера Уилкинса сильно пострадал, он то и дело заговаривался и бредил, но изредка в его состоянии случалось затишье и он на время делался прежним. Должно быть, в один из таких периодов просветленья он написал карандашом неоконченную записку, которую после его смерти сиделка нашла у него под подушкой и отдала Элеоноре. Сквозь слезы, туманившие ее взор, Элеонора прочла несколько строчек, нацарапанных слабым, неверным почерком:
Я очень плох. Иногда мне кажется, я уже не поправлюсь, поэтому хочу попросить у Вас прощения за все сказанное в вечер накануне моей болезни. Боюсь, своим гневом я вызвал разлад между Вами и Элеонорой, но верю, что Вы простите умирающего. Вернитесь, пусть все будет по-старому, я принесу Вам любые извинения, какие пожелаете. Без меня она останется совсем одна, а я так надеялся, что Вы позаботитесь о ней, с того первого дня… – (Дальше что-то неразборчивое и в конце оборванное предложение.) – Со смертного одра заклинаю Вас: останьтесь с ней, будьте ей другом, я готов на коленях просить прощения за все…
На этом месте силы покинули его, карандаш и бумага были отложены в сторону до лучших времен, когда голова прояснится, а рука обретет твердость… Элеонора прижала записку к губам, благоговейно сложила ее и убрала в заветный бювар, хранивший ее сокровища: мамино незаконченное рукоделие и золотистый локон маленькой сестренки.
Душеприказчиками и опекунами Элеоноры были назначены мистер Джонсон – один из попечителей со стороны миссис Уилкинс при заключении ею брачного договора, весьма уважаемый в графстве поверенный, – и упомянутый выше мистер Несс. По завещанию, составленному несколькими годами ранее, когда мистер Уилкинс мнил себя обладателем внушительного состояния, почти все оно отходило его единственной дочери. Согласно брачному договору ее матери, Форд-Бэнк находился в доверительной собственности в интересах детей, кои будут рождены в этом браке; попечителями значились сэр Фрэнк Холстер и мистер Джонсон. В завещании также предусматривалось вознаграждение попечителям, скромное пожизненное содержание для мисс Монро с пожеланием, чтобы душеприказчики изыскали возможность для ее совместного проживания с Элеонорой, пока последняя не выйдет замуж, и, наконец, щедрые выплаты слугам, в особенности Диксону.
Что же уцелело от «внушительного состояния» завещателя? На сей вопрос душеприказчики напрасно искали ответа. Увы, ничего не осталось. Невозможно было даже сказать, каким образом оно исчезло, – такой хаос царил в бумагах, как личных, так и деловых. Только жалость к сироте удержала мистера Джонсона от того, чтобы тут же брезгливо сложить с себя обязанности душеприказчика. На помощь пришел мистер Несс, который ради Элеоноры временно расстался со своей ученой привычкой смотреть на все из философского далека и, засучив рукава, принялся изучать конторские книги, договоры и всевозможные сопутствующие документы. Сэр Фрэнк Холстер ограничился ролью попечителя Форд-Бэнка.
Элеонора меж тем жила, как и прежде, в родном доме в полном неведении относительно состояния отцовских дел, с каждым днем все больше погружаясь в пучину меланхолии, что не лучшим образом отражалось на ее внешности и модуляциях голоса. Наблюдая за ней, мисс Монро приходила в отчаяние. Разумеется, добрая леди, как никто, понимала, что у ее ученицы имеются причины для скорби – легко ли пережить предательство жениха и смерть отца! – но не могла смириться с ужасными переменами в девичьем облике, вызванными безысходной тоской. У мисс Монро сердце разрывалось, глядя, как бедняжка день за днем чахнет под гнетом уныния, и просто не было сил терпеть постоянную ноющую боль сострадания. Знай мисс Монро, что делать, чем помочь Элеоноре, возможно, она не так строго судила бы свою воспитанницу за жалкую неспособность сопротивляться горю.
И время действовать пришло, навсегда избавив мисс Монро от бессильной досады. Когда всякая надежда на то, что Элеоноре достанется в наследство что-либо, кроме усадьбы Форд-Бэнк, улетучилась; когда расчеты неопровержимо доказали, что ни фартинга из обещанных мистером Уилкинсом вознаграждений не может быть выплачено; когда перед душеприказчиками встал вопрос, не являются ли прекрасные картины и другие хранящиеся в доме предметы искусства законной собственностью разъяренных кредиторов, – Элеоноре сообщили наконец об истинном положении вещей. Эту деликатную миссию взялся исполнить мистер Несс.
Элеонора сидела, склонившись над рукоделием (она стала заметно сутулиться), когда мистер Несс объявил, что должен серьезно поговорить с ней. Она молча отложила шитье, облокотилась
